Озеро. Вас убивает Таймыр - Страница 62

Пока все, кто можно, летели сюда, спецназовец ждал и терпел. Дождался, рассказал все и умер. Вот, собственно, и вся фактическая сторона дела.

Два вопроса прозвучали одновременно:

— Зачем ракетой-то?

— Твои были без оружия?

Вместо ответа Сорокин махнул приглашающе и пошел по дощатой тропинке в лес. Остановился и бросил сквозь зубы:

— Гафарову прихватите. Пусть сама посмотрит. Может, потом меньше в газетах понаврут.

Через две минуты ходьбы в воздухе стал ощущаться тяжелый запах гари. Группа подошла к тому, что недавно было уютной бревенчатой избушкой.

— Сожгли эти суки моих ребят одним залпом. Они же расслабленные были, — Сорокин словно оправдывал погибших спецназовцев.

Когда катер отчалил, Капитан посадил за штурвал Ленку, достал две бутылки водки, секунду подумал, спрятал их обратно в рундук, заменив на объемистую флягу со спиртом. За Симагина пили слабо разведенный спирт. Молча. Пить не хотел никто, но пили. И легко, как воду. И не пьянели. Потом все вышли проветриться на свежий воздух.

Путь близился к концу. Катер летел уже по озеру Мелкому, оставляя позади длинный бурун вспененной воды. Сержант передал сигарету Донцову и мрачно сказал в пустоту:

— Значит, диск фальшивый забрали — и концы в огонь. А возможных свидетелей и хозяина — в пепел… Крутые ребята… Следы заметают чуть не ядерной метлой!

— Торопиться нам надо, теперь уже с тропы не сойдешь, вычислят рано или поздно… — высказал невеселое соображение Донцов.

Казалось, ничего больше случиться уже не может. Есть определенная толщина у любой черной полосы. Теперь время белой. Просто по теории вероятности. Все плохое, что могло случиться, уже случилось. На этом и сошлись. Мозги уже не реагировали на негатив. Молча пошли пить-горевать дальше, решив оставить тягостные раздумья на потом.

Но они ошиблись.

Когда катер, медленно протискиваясь между плавсредствами различных типоразмеров, подошел к родному причалу, Димка Квест увидел спрятанный за длинным корпусом теплохода «Заря» белый пластиковый корпус катера. Точно такого же, что спрятали они в прибрежных зарослях озера Аян.

* * *

Откинувшись в удобном мягком сиденьи микроавтобуса, свободно положив руки на спинку переднего, Андрей Донцов тщательно старался отвлечься от всего произошедшего с ними на протяжении минувших дней. Он сосредоточился на видах, проносящихся мимо окон «Фольксвагена».

Неровный каменный абрис городских построек, обрамленный по краям дымящими трубами, появлялся на горизонте и вновь исчезал за поворотами дороги. Попутные и встречные машины, мелькание деревьев в боковых окнах, свет встречных фар. Эх, жизнь урбанская — хорошая ты вещь! Цивилизация…

Скоро движение микроавтобуса замедлилось. Дорога в этом месте вот уже который год реконструировалась. Строители расширяли полотно, и в него поспешно, но настойчиво врезались все новые и новые асфальтовые ленты боковых ответвлений-проездов.

Машины на дорогах… Как он по ним соскучился!

В попутном направлении автомобилей шло мало. Зато навстречу им мчалась плотная череда всеразличной техники — усталые горожане ехали после трудовой недели на природу. Основную массу обитателей дороги составляли владельцы и гости частных домов и коттеджей, в изобилии появившихся у придорожных озер за последние годы. Сбывались мечтательные разговоры друзей трехлетний давности. Люди обустраивались на Севере по-серьезному. «По-взрослому», как любит говорить Квест.

Много раз с самого раннего детства Донцову (как и всем северянам, любящим отдыхать в райских кущах Большого Сочи) приходилось пересекать пограничную речку Псоу, разделяющую Россию поначалу с Грузией, а потом с Абхазией. И каждый раз он испытывал с трудом сдерживаемую зависть, глядя на то, как мгновенно изменяется облик жилых построек за невидимой чертой. Когда автобус переезжал мост, полосатым знаком и легким шлагбаумом мелькал за окном тогда еще незаметный, без танков и бетонных блоков на дороге, пограничный пост. И взору представали радующие глаз своей солидностью строения — дома абхазов. Основательные, большие, многоэтажные, на века построенные мини-крепости (непременно из камня, зачастую облицованные дорогим мрамором). Уж очень резко контрастировали они с только что виденными на том (родном) берегу реки невзрачными, какими-то непрочными строениями — недолговечными хибарами или халабудами, другого слова подбирать не стоит, вечно обманутых собственной страной россиян…

Экскурсоводы, из года в год бубнили в хрипатый микрофон «Икаруса» одну и ту же (видимо, молчаливо утвержденную идеологическим отделом горкома КПСС) песню про мандариновые деньги абхазцев, употребляя интимный оборот «ну, вы же понимаете…» Причем, тут же рассказывали, что живут в тех домах большими семьями, а строят их долго и дружно, на многие годы, да из хорошего камня.

Интересно, что русские экскурсоводы разглагольствовали об этом с нотками назидательного хвастовства, просвещали дурней-северян — вот как жить надо! — будто они сами были членами абхазских семей…

Сейчас основательными домами-замками никого не удивишь. Что там Абхазия! Теперь под любой Пырловкой увидишь такие шедевры архитектуры — иному средневековому феодалу и не снились! Но все дело не в деньгах, имеющихся у населения, а во всеобщем, этнически воспитанном восприятии идеи долговечного фамильного строительства. «У нас всегда было по-другому…» — переживал про себя и вслух Андрей.

Родовые эпопеи с жилплощадью были удручающе одинаковы. Предки, едва накопив кое-какие деньги или заимев какой-то блат, второпях строили из подозрительных, порой и вовсе ящичных, дощечек домики-дачки, красили их добытой «со своей родимой стройки» масляной краской. И тут же, с радостным осознанием себя собственниками недвижимости, спешно заселялись в них, оставляя свои не менее убогие ветхие «хрущевки» своим детям…